Перелистывая старые фотографии, я наткнулся на ту, которая оживила в памяти страшный рассказ экскурсовода. Леденящая сердце история, рассказанная сорок лет назад, глубоко засела в моем детском сознании. Тогда мне было только шесть лет, и теперь я уже не смогу доподлинно воспроизвести все мелочи и детали, о чем искренне сожалею.
В те далеки годы, Венгрия пылилась на краю Европы и прозябала в полном толерантном невежестве. Города были похожи на большие деревни с деревянными или глинобитными домами, где жили ремесленники. Каждый молча занимался своим делом. Среди них были: прядильщики, шерстобиты, сукновалы, камнетесы, бочары, булочники, скорняки, пивовары и виноделы. Ну, за кого забыл, извиняйте. Развитие получили науки. Особо почитаемы были астрологи и алхимики, которым помогали геологи. Все остальные только мешали и путались под ногами.
Это было смутное время, время ожиданий больших перемен, время великих пророчеств и малых бунтов. Гроб господен, все еще оставался в руках у мусульман, по этому всем было тяжело, но перспективы были. Особенно тяжело жилось мадьярам. По всей продвинутой Европе, люди уже имели возможность греться у костров инквизиции, а некоторые имели возможность покрыться румяной хрустящей корочкой, но этих мазохистов называли еретиками. Инквизиция давала людям и хлеб и зрелища. Инакомыслящие уничтожались церковью, естественно, чтобы остальной пастве лучше жилось. Такая забота о населении продолжалась всего восемьсот – девятьсот лет, а по сему и мы не будем себя утруждать в хронографических муках.
В эти не легкие для страны дни, с юго-запада в корчму вошел монах-доминиканец Бертольд Шварц. Он сел за стол и заказав кувшин кеверта, стал внимательно рассматривать пьяную публику. Публика внимательно посмотрела на монаха.
-Кто пиво будет? Все ко мне за стол, я угощаю!- крикнул для затравки разговора Бертольд. Толпа пьяных мужиков сразу же упала на лавку напротив монаха.
-Мы уже не можем пить, итак земля из под ног уходит.- пожаловались аборигены.
-Пейте не бойтесь! Земля больше никуда уходить не будет. Месяц уже как остановилась.
Не верите мне, спросите у Галилея. – с ехидцей сказал Бертольд.
-Как остановилась …? Да неужели, вы ось погнули?
-Нет! Это не наш метод. Жорика, уж извините, пришлось поджарить, а Галилеюшка сам отрекся. Пейте не бойтесь! -крикнул он смеясь.
-Кинологом, уважаемый, трудитесь?- спросил самый сообразительный.
-Чего?
-Ну, в смысле, собачек разводите? – переспросил он же, разглядывая на груди монаха медальон в виде собачьей головы с факелом в зубах.
-А…ааа? Да нет – это брат Гусман подсуетил на память. А я – миссионер проповедник.
Разводить собак, в наше время не рентабельно, сейчас во всех цивилизованных странах актуально разводить еретиков.
-Сам Гусман из Баку?
-Нет другой, из Барсы.
-Давай у нас еретиков разводить, а то они у нас не водятся. – сказали аборигены.
-Если вы так считаете, то значит здесь их пока превеликое множество. Страна непуганых идиотов. А что так слабо пьете? Землю то, слава Господу, остановили.
-Я не могу, жена заругает.
-Пей не бойся. Она ведьма, вечером ее на костре спалим.
-А мою можно?
-Не вопрос! Зачем дважды дрова палить, на одном костре и ликвидируем.
-За это не переживай! Дров у нас хватает!
-Это я удачно зашел…Составляйте списки научных работников и творческой интеллигенции…Да. Да, их тоже под топор пока опять, упаси господи, чего не изобрели.
-Всех?
-Нет. Оставить только алхимиков и геологов, пусть дальше ищут философский камень.
Извините, что сразу не спросил, вам самим, что своих то, не жалко?
- Лучше с умным потерять, чем с дураком найти.
-Вперед братья, крушите во имя господа. Убивайте всех, бог на том свете отберет своих!
Вперед - псы господни!
В его безумных глазах заплясали отблески факелов. И вот лучшие умы уже удушены на струнах от арф, подцеплены за ребра на крюки, куда раньше вешали разделанные туши, и наступила некая гармония между серостью населения и одеянием миссионера. Миссия была выполнена.
Но братья поймали кураж. Они хотели жить весело, красиво, отпето – плясать чардаш с блудницами, купаться голыми при луне в водах, как им тогда казалось, голубого Дуная под цыганские скрипки. Вино лилось рекой, звучали стоны гибнувших иноверцев.
Вот оно великолепное сырье, лепи все, что угодно – от фанатичных убийц до фанатичных мучеников. Вот только одна беда, нельзя останавливаться! Фанатики не способны на осаду, им подавай штурм и желательно с каждодневной победой иначе они устают от самих себя.
Пили, не переставая месяц – начиная с раннего утра, держась весь день на вине и забываясь лишь на пару часов перед рассветом. Когда опустела очередная бочка, Бертольд Шварц с философским видом залез туда и со словами: “ Все, я устал!”,и плотно закрыл за собой крышку. Когда наутро братья проснулись и поняли, что брат Бертольд не хочет вылезать, то вежливо постучали и сели вокруг бочки на вершине горы Геллер. Из бочки донеслось:
- Отстаньте от меня. И не смейте открывать мою бочку, сатрапы!
-Как …. Мы..? Но, ведь не перевелись еще ведьмы и научные работники на нашей благословенной земле? Вылазь и веди нас и мы должны удобрить поля для будущих виноградников! А не то мы разломаем бочку.
-Ваши философские и этические школы начинены взрывоопасными идеями.
-А ты, типа не при делах?
-Да, я простой миссионер – проповедник, я никого не убивал, и наша церковь против кровопролития. Все, не мешайте спать.
-Хватит острить, Диагнен – хренов! Не дадим тебе спать, все равно вылезешь. Ребята тащи гвозди! Забивай их в бочку!
-Не стучите, вы мне бочку сломаете. Мне страшно!
-Несколько гвоздей не повредят твоей бочке. Что допился до зеленых чертей? Выходи – похмелим.
-Злыдни, мне страшно за вас!
-А нам нет, мы честные люди и просто выполняли приказы.
-Страх не ведан овцам, им наделен лишь тот баран, который ведет за собой отару. Да вы, так все гвозди изведете. Отвечайте, с чем мы потом пойдем к еретикам?
-Выходи, колебания в запойный период недопустимы, поколения простят ту кровь, которая прольется на нивы, где зацветут всходы после того, как плевелы будут уничтожены.
-Что вы несете, вальденсы чертовы, да вы сначала научитесь отделять зерна от плевел..!
И перестаньте стучать по бочке. Меня сейчас стошнит от вашего мракобесия, кальтары недобитые.
-Что он говорит? Позовите толмача срочно!
-Бу-бу-ааааа…Ву-ву-нон де но-т-ррррре му-му-му-то-ннннн…!
Фух - блеванул, кажись полегчало….
-Толмач, что сказал учитель? Переводи срочно!
-Каждый баран носит свои яйца. ( перевел толмач без запинки)
-А вот и путь к компромиссу встал вырисовываться. Дорогой Бертольдик, не хочешь бухать – так пошли по бабам.
-Сосредоточьтесь и постарайтесь настроить свои тупые головы на мою волну, это - в ваших же интересах. Информированные люди никогда не совершают тех ошибок, которые совершают люди лишенные знания. Так, знайте же – ваши бабы настолько красивы, что я столько не выпью. Ваше вино полное дерьмо и кислятина. Пиво - да вы сначала определитесь, что вы делаете пиво или клей, а то случайно пролил на лавку, так потом еле отодрал от нее задницу. Сорта винограда, которыми вы гордитесь веками, виноградари Дона признают бесперспективными. А ваш голубой Дунай всегда был и будет грязно – коричневым.
Вы посадили мою печень. Злые вы, уйду я от вас…
Жизнь соткана из мелочей и случайностей. Я не знаю, намеренно или случайно, но бочка
покатилась с горы, она катилась, как та, хрупкая, но настырная коляска в фильме Эйзенштейна, вниз по лестнице на набережную, и ее было не остановить.
Братья сели на вершине горы и смотрели в след улетающей с горы бочке, из которой еще продолжали доноситься ругательства. Братья вспоминали былое, и мечтали о том, чтобы это прекрасное былое вновь обрело реалии настоящего и – особенно будущего. Все согласились, что Бертольд был добрый и доверчивый человек и всегда страдал за свою доброту, и все вспомнили, что он плохо переносил людские страдания и по тому жил с большим, но разорванным в клочья сердцем. Который возможно, к тому времени, уже успел благополучно добрался на небеса и там прибывает в светлом спокойствии.
Со временем путеводные маяки костров инквизиции погасли, и страна снова погрузилась во мрак. Но пришли новые миссионеры и кинули они свои зерна уже в подготовленную почву. Позже в Будапеште поставили этот памятник. А в далекой заснеженной Москве, памятуя, о его почтительном отношении к наукам, на Сивцевом Вражке его именем назовут знаменитое общежитие.
Много воды утекло с тех пор и не возможно отличить где, правда, а где вымысел в этой старой запутанной истории. Да и катался ли, с горы этот парень в бочке с гвоздями, теперь знают лишь гиды, да воды некогда голубого Дуная. |